Наука в тыловом Томске

http://news.vtomske.ru/
Виктор Юшковский

В июне 41-го для решения оборонных задач томичи создали Комитет ученых. Вошли в него 17 профессоров, три доцента и два партийных руководителя. Возглавил его профессор Борис Токин.

«Комитет, - писали, - объединял до 300 научных работников, выполнял производственные задания, создавал временные комиссии, секции, бригады. Ученые помогали эвакуированным предприятиям вступать в строй, осваивать новые технологии, находить сырье…»

Успешно работали ученые-медики: над лекарственными растениями, бактерицидами, сложными полевыми операциями. Доцент Одинцов изобрел «радиощуп для обнаружения и удаления из тела пуль». Хорошо показал себя новый метод борьбы с тифом, разработанный профессором Карповым.

Мединститут готовил врачей по новым специальностям. В госпиталях, размещенных в корпусах и общежитиях ТГУ, пединститута, в Доме науки имелось свыше десяти тысяч коек. Томичи производили препараты, которые страна закупала прежде за рубежом.

Велись геологические изыскания, направленные на расширение минерально-сырьевой базы: томичи искали уголь, железные руды, цветные металлы, нефть. Геологи Баженов, Коровин, Молчанов, Кузнецов, Хахлов открывали в Кузбассе новые месторождения.

Профессор Большакова создала новые сплавы, профессор Азбукин - новый способ защиты линий связи от помех. Профессор Кузнецов вел исследования бронепробиваемости, профессор Розенберг нашел доступный для заводов метод превращения отходов стали в резцы. Профессор Савиных «внес ряд новшеств» в военную хирургию…

В отчетах по научной работе имена эти встречались часто. Двигать науку по крупному, полагали, могли лишь крупные ученые. Им создавали особые условия. Их окружали особой заботой.

Зимой 42-го, в тяжкое время, горком обязал торговые организации обеспечить дровами и топливом видных ученых. В список вошли пятьдесят с лишним человек - каждому выдали килограмм масла, кило сахара, два кило шоколада, картошку с капустой, два куба дров. Квартиры ученых, «согласно прилагаемому списку», обеспечили светом.

Потом вышло такое же постановление. «Томторг» должен был выдать ученым картофель, гормолзаводу велели обеспечить их молоком. Продукты получила так называемая «академическая группа»: восемь лауреатов Сталинской премии, пять заслуженных деятелей наук и несколько членов Академии наук.

В список вошли томичи и эвакуированные ученые: Белецкий, Кузнецов, Вершинин, Жданович, Заварзин и другие. Остальным, менее титулованным, приходилось труднее. Но они понимали трудности и не роптали.

А вот с научными перспективами не всё было ясно. Такие темы, как «выведение новых культур в условиях Сибири», предполагали серьезную работу. Без долгих исследований добиться успеха здесь было мудрено, а результат требовали сразу, незамедлительно.

Результат подменяли нередко разговором о необходимости скорейшего результата, бурной перепиской, включением в план немыслимых тем. Университет, например, наряду с изучением баллистики, поиском заменителей изоляционных материалов, собирался усовершенствовать «визуальный метод спектрального анализа».

Мастерским СФТИ «было доверено изготовление сложнейших военных приборов». В то же время студенты химфака готовили на заводе старое противотанковое оружие - бутылки с горючей смесью.

Молодых ученых торопили с диссертацией, толкали под руку. Советовали сворачивать теоретические изыскания и быстрей защищаться. Недостатки исследования, откровенные промахи объясняли нехваткой литературы. Тем более, что проблема имелась…

Особенно плохо обстояло дело с новейшими иностранными изданиями. Лишь в 44-м мединститут добился от Наркомздрава, которому подчинялся, чтобы десять ведущих профессоров «получали по одному иностранному журналу»: прочитал - передай другому. Иначе двигать науку было нельзя!

Но ее, вопреки всему, как-то двигали: профессор Тронов добился очистки смолы для получения жидкого топлива, профессор Геблер открыл способ регенерации турбинных масел. Работы профессора Бутакова увеличили мощность действующих электростанций. А профессор Радугин открыл месторождение марганцевых руд. Крупнейшее в стране!

«Большую часть денег он внес на строительство танков, а остальные положил в банк, чтобы проценты выдавать на премии за лучшие научно-исследовательские работы студентам».

Причем работы, в основном, прикладного характера. Теоретические исследования в войну почти не развивались, хотя говорить об этом не полагалось. Но и военные нужды требовали развития фундаментальных наук.

Профессор Тронов сетовал, что «теоретические работы считались неактуальными». О необходимости «предоставлять ученым больше времени на фундаментальные исследования» говорил профессор Розенберг. А профессор Бунтин, считая, что есть опасность отставания в химических науках, предлагал «создать при Томском университете химический НИИ».

Такой институт не был создан. Больше того, стало известно, что Сибирский филиал Академии наук собираются открыть не в Томске, с его мощной научной базой, а в Новосибирске.

Незадолго до этого, в конце войны, томским ученым предложили высказаться о состоянии науки в связи с тем, что на карте страны вновь появилась Томская область. Говорить о проблемах в полный голос еще было нельзя, многие выступали, как прежде: одобряем и поддерживаем.

Но не все. Профессор Кудрявцева заговорила о научных школах, которые требуется развивать. А профессор Жданов показал, что нехватка приборов и оборудования грозит обернуться серьезным отставанием в науке.

«Нужно поднять издательскую деятельность, - заявил он, - лучше оборудовать лаборатории, доукомплектовать библиотеки, вернуть мединституту учебные корпуса. И больных лучше кормить…Необходимо восстановить былую славу томских клиник».

По-настоящему острое выступление, впрочем, было одно - у профессора Кузнецова. Только известный ученый, к которому благоволила власть, мог позволить себе резкие высказывания. А начал он с того, что не намерен покидать Томск: «Несколько лет меня зовут в Москву, а я отказываюсь. Считаю, что в Томске условия для научной работы лучше, творить науку здесь более благоприятно, чем в Москве». Но вместе с тем…

И дальше громко, с трибуны стал говорить о том, что полагалось обсуждать шепотом. Секретарь обкома товарищ Семин нахмурил брови и недовольно заерзал. Но перебивать не стал: сам же вызвал ученых на откровенность. Раскрыв блокнот, взялся записывать «критические замечания». В протокол совещания они все вошли, а вот отчет, который был следом направлен в Москву, имел вид вполне благонадежного документа: одобряем и поддерживаем!

Эвакуация дала Томску блестящих ученых. Москвичи, ленинградцы, киевляне вели здесь исследования. Писали статьи, монографии, книги.

Академик Белецкий, профессор Самарин и профессор Каган читали филологам лекции, на которые приходили из других факультетов. Историки трепетно внимали профессору Ярошевскому. С почтением взирали на доцента Гессена: под его руководством «готовили курсовые и дипломные работы по отдельным проблемам истории Томска».

Профессор Каган владел несколькими языками. Преподавал раньше в ведущих вузах страны и «состоял консультантом ряда наркоматов». А в Томске возглавил университетскую кафедру классической филологии. Автор учебника по всемирной истории профессор Хейфец заведовала в ТГУ кафедрой новой истории. Ее исследования по французской революции высоко ставил академик Тарле. В Томске она продолжила исследования, занимаясь в Научной библиотеке.

В Томске работали видные профессора Андреев, Китаев, Азбукин, Зелингер и Малышев. Преподавал здесь и работал в госпиталях крупнейший биохимик Браунштейн. После войны он написал ряд крупных работ, получил Ленинскую премию. В мединституте работал автор учебника по биохимии профессор Капланский. Преподавал биохимик Кашевник, который стал доктором наук в Томске.

Но не всем давали возможность нормально работать. Показательна судьба профессора Ширвиндта, консультанта Наркомата просвещения и замдиректора Третьяковской галереи. В Томске он «попал на карандаш». А в конце войны его арестовали «за клеветнические измышления» и осудили на 10 лет лагерей. Та же участь постигла профессора Хейфец, ее арестовали «за антисоветские высказывания».

Тогда же бдительные органы вскрыли «преступную группу студентов». Забыв об осторожности, молодые люди читали «преступные» стихи и обсуждали политические темы. За что и поплатились. Но 37-й миновал, сажать за разговоры уже как-то «стеснялись». И друзей представили бандой, которая «готовила оружие и взрывчатые вещества», чтобы убивать, терзать, взрывать мирных граждан…

По мере того, как явных врагов, фашистских агрессоров, теснили на Запад, мнимых врагов, профессоров и студентов, всё больше находили в тылу. Началась «охота на ведьм».

Попали под подозрение профессор Кучин и директор мукомольно-элеваторного техникума Иванов, который жил в Харбине. Сгустились тучи над головой доцента Кугеля: несмотря на «тяжкое» бундовское прошлое, он продолжал заведовать кафедрой. Был даже лектором обкома и университета марксизма-ленинизма. А в разгар борьбы с космополитами был арестован и попал в лагеря…

По воспоминаниям томичей и материалам Центра документации новейшей истории

Оригинал публикации: http://news.vtomske.ru/details/19646.html